Хутор

Хутор Базовый Ставропольского края — маленькое поселение на карте нашей необъятной Родины. Мало кому известен этот географический объект, ну разве только жителям района или Ставрополья. Но знатоки русской поэзии и литературы наверняка, пусть и заочно, знакомы с ним — многие русские поэты и писатели XIX века, ехавшие на Кавказские минеральные воды поправить свое здоровье, останавливались на почтовой станции Базовая Балка. Утолив жажду свежим чаем, напоив лошадей из колодца, который до сих пор стоит в центре хутора у дороги, держали путь дальше, в сторону Минеральных Вод и Пятигорска. Вода в том колодце немного солоноватая, а вот чуть дальше был другой колодец, с хорошей водой.

Проезжали через Базовую Балку неоднократно М. Ю. Лермонтов, А. С. Пушкин, Л. Н. Толстой.

В исторической хронике описан факт похищения в сентябре 1843 года недалеко от Базовой Балки секунданта М. Ю. Лермонтова — М. П. Глебова. Его пленили чеченцы, когда он направлялся из Пятигорска в Петербург с пакетом важных документов для военного министра. Через два месяца плена военное руководство поручило двоим ловким джигитам-ногайцам выкрасть М. П. Глебова, что они успешно и сделали.

По прошествии времени рядом с тем колодцем мой дедушка построит большую хату, а путники ни один век будут утолять жажду вкусной и холодной колодезной водой. Появятся среди них и незваные гости.

В этом хуторе, позже переименованным в Базовый, в семье казаков, из сословия однодворцев, в 1926 году родилась мама. Это официальная дата рождения по паспорту. Фактически, по ее словам, родилась она в декабре 1925 года, на святцы христианской великомученицы Варвары, в честь которой и нарекли новорожденную. В студеную пору декабря холодно и опасно было нести младенца за пять верст на регистрацию в Бешпагирский сельсовет. Но когда потеплело, в феврале 1926 года, ее бабушка Наташа сама отнесла внучку, как она говорила, «нехристя» в сельсовет, зарегистрировала, а заодно окрестила.

Было у этого ребенка милое младенчество с вкусным материнским молоком и беззаботное детство с лазаньем по чужим садам, отрочество с первой школьной учительницей, имя которой мама с дочерней благодарностью помнила всю свою жизнь. Была дружная, трудолюбивая многодетная семья казаков из семи человек.

А вот романтической юности с первой влюбленностью у мамы не случилось. Эти прекрасные чувства украла у нее и окрасила в черные цвета проклятая война.

В июне 1941 года маме шел шестнадцатый год.

Еще до начала войны, в ноябре 1940 года, дружно всем хутором провожали в армию новобранцев. Провожали, как было принято, шумной компанией, с водкой, гармошкой, песнями и горьким плачем матерей. Особенно сильно плакала и душераздирающе причитала моя бабушка Прасковья, провожая своего первенца, высокого красавца, сына Ваню. Наверное, сердце матери чувствовало, что это прощание, это расставание на веки вечные.

Чтобы хоть как-то успокоить маму и, вероятно, зная от друзей, что письма проходят военную цензуру, Иван, шутя, сказал родным, что в конце писем он будет рисовать маленькую рыбку. Если пухленькая — значит все хорошо, если тонкая — плохо проходит служба. Так и шли письма родным на хутор Базовый с одной из пограничных застав далекого города Белосток в Белоруссии. Но последнее письмо в июне 1941 года они получили без «рыбки». Иван написал открытым текстом, что очень скоро будет война. Как удалось этому сообщению пройти цензуру, не понятно. Это письмо было последним.

Трудно подобрать нужные слова, чтобы описать, как пережили это военное лихолетье жители хутора. Были среди них дети — дети войны.

Для меня дети войны — четыре сестры и брат Аклеевы: старшая Анна, затем моя мама, Варвара, за ней Лида, младшая Мария, их братик Петя, на начало войны которому исполнилось три года.

В октябре 1941 года все трудоспособное население Базового отправили за пять километров от дома рыть окопы в район хутора Нагорный. Начались затяжные осенние дожди, образовалась непролазная грязь. Мама была обута в калоши на шерстяные носки, в тоненькой телогрейке, продуваемой сильными ветрами. Затем ударили двадцатиградусные морозы. Земля промерзла, работа превратилась в сущий ад. Домой никого не отпускали, не было возможности согреться, переодеться, да и просто смыть с одежды липучую глину. Ночевали в свинарнике вместе со свиньями, замерзали до окоченения. Маминой подруге потом чуть не отрезали отмороженные пальцы на ногах.

Отпустили домой, когда начались беспроглядные метели, и работать стало просто невозможно. Но, как оказалось позже, окопы те не пригодись. Наступление фашистских войск шло в другом направлении, а здоровье людей было подорвано непосильным трудом.

В декабре 1941 года проводили на фронт моего дедушку. Было ему 42 года.

Завоевательное шествие немецкой армии на города Кавказских минеральных вод в августе 1942 года прошло мимо хутора, другими дорогами.

В декабре 1942 года наши войска остановили наступление немцев на Кавказ. Началось освобождение Ставропольского края от фашистской нечисти. На Базовый немцы пришли морозным днем 17 января 1943 года.

Свой штаб они расположили в центе хутора у дороги, в большой хате под соломенной крышей с сараем — в родовом гнезде мамы. Рядом колхозный хозяйственный двор с конюшней. Больную бабушку с детьми они выгнали в холодный сарай. Слегла бабушка, как рассказывала мама, от горя, получив в июле 1942 года две похоронки на мужа и старшего сына с формулировкой «пропал без вести»,

Жестокость и насилие по отношению к хуторянам немцы не проявляли. Вели себя не как великие надменные воины-завоеватели великого Рейха, а, скорее всего, как добротные хозяйственники, потерявшие свою самоуверенность в боях. Забирали у населения домашний скот и вещи, все, что им нужно было в ту лютую зиму.

Мама вспоминала, что она пыталась спрятать в сарае гусей, но спасшие в древние времена гоготанием Рим, в этот раз гуси выдали себя и поплатились головами под немецким топором, обрекая на голод бабушку и детей.

Мамин брат дядя Петя до сих пор считает, что его, как ребенка, немцы жалели. Хотя трудно поверить, что у этих извергов были человеческие чувства. На конюшне ему давали кости, которыми в основном и питалась большая семья. До сих пор мой восьмидесятидвухлетний дядя Петя не может забыть эти омерзительные, вонючие кости.

В один из январских дней, думаю благодаря ангелам-хранителям, потому что больше некому было помочь выжить вдове с пятью детьми, старший немецкий офицер разрешил им переселиться из холодного сарая в чулан хаты. Кроме того, видя тяжелое состояние бабушки, стал тайком приносить с общей кухни еду. Только просил никому не рассказывать об этом, а то мол его расстреляют. Угощал маленького Петю шоколадом, который малыш еще не пробовал в своей жизни. Он смотрел на чужих детей, показывал бабушке фотографию своих и плакал, пытаясь жестами объяснить, что он не хочет «пух-пух». Плакал немецкий офицер, значит крепко дали русские солдаты под зад незваным героям-воякам.

Но однажды реально эти квартиранты чуть не сделали «пух-пух». Во дворе хаты стоял единственный немецкий танк, и он пропал. Мама рассказывала, что никто так и не понял, каким образом он исчез, кто его угнал: то ли немцы пропили, то ли наши разведчики или партизаны увели. Но немцы стали угрожать бабушке, что всех расстреляют, требовали признаться, куда исчез танк. Родные просили и умоляли немецкого офицера, как только могли, и он их почему-то пощадил.

Перед уходом немцев из хутора прошел слух, что хотят угнать в Германию молодых хуторских девчонок. Спасибо этому человеку за лихую весть — их тайно собрали и спрятали на далеких кошарах. Мама с ними ни пошла, потому, что не могла оставить больную мать, сестер и брата. Чтобы спрятать свою молодость и красоту, она намазала себе лицо сажей и взлохматила волосы, превратившись из 17-летней красавицы-казачки в «бабу-ягу».

На хоздворе работали двое русских пленных солдат — молодые ребята. Спали они в холодной конюшне, кормили их помоями с немецкой кухни. Перед уходом немцы отвели их за огороды и расстреляли. Трупы бросили, даже не присыпав скудным снегом. Мама рассказывала, что хуторяне видели, как иногда темными вечерами над этим местом падали с неба две звезды. Только когда женщины выкопали в мерзлой земле могилу и похоронили этих солдат, звездопад скорби прекратился.

Хуторяне по сей день ухаживают за этой могилкой и приносят скромные цветы. Позже мама всегда мне напоминала, чтобы в храме я ставила свечи за упокой души не только родных и близких людей, но, как она говорила, и «за всех погибших и безвинно убиенных».

В моей памяти временами всплывает эта трагедия с пленными солдатами и возникает вопрос, а спросить не у кого, нет больше свидетелей тех лет. Почему никто не спросил ребят: откуда они родом, где их ждут, куда послать весточку. Поэтому остались они на века без вести пропавшими.

Ушли немцы с хутора в конце января 1943 года. Вскоре ушла в мир иной и бабушка, ей было 44 года. Хоронили бабушку в морозный ветреный день всем хутором, одни женщины, старики и дети. Кладбище было расположено недалеко за огородами через поле. Когда похоронная процессия подходила к погосту, прилетел немецкий самолет и стал кружить над ними. Мама уже прощалась с жизнью — голое поле: ни кустика, ни овражка, где можно было спрятаться.

Но самолет, сделав несколько кругов, улетел в сторону и сбросил бомбу на огороды. Может пожалел несчастных в скорби людей? А может, рядом с ним летала Матерь Божья и прикрыла своих земных детей белым покрывалом, защитила от гибели.

Но немец все же напакостил — от того взрыва в окнах хаты сирот вылетели все стекла. А за этими маленькими окошками лютая тетка-зима.

Зашли сироты в свою пустую родную хату, настелили мерзлой соломы на земляной пол и легли спать, тесно прижавшись и согревая друг к другу.

Все пятеро в январе 1943 года остались круглыми сиротами.

Как жили после смерти бабушки, как выживали и ели горькие лепешки из травы лебеды, собирали пшеничные колоски на поле, рискуя получить десять лет лагерей, — это уже другая история.

Нет ничего страшнее войны и голода. Да, именно голода. Дядя Петя вспоминает, что первый раз в своей жизни он не увидел, а почувствовал незнакомый ему, но до сих пор незабываемый, запах пшеничных лепешек ранним утром 1949 года. Мама пекла их из муки, которой угостили люди, приехавших из станицы Кардоникской, скупать у хуторян овец. С ними она и уехала в свою будущую жизнь, где в 1955 году родилась я. 

Знала ли она, что ей предстоит еще жить в Горловке, работать на обогатительной фабрике и дышать угольной пылью, угощать чаем Индиру Ганди.

В послевоенные годы вернулся в соседнее село парень после 10 лет лагерей за немецкий плен, которого провожали в сороковом на срочную службу вместе с маминым братом Иваном. Пошли в это село ходоки со всей округи узнать хоть какую-нибудь новость о пропавших без вести сыновьях и братьях. Пошли и сестры Аклеевы. Немецкий плен и лагеря Колымы жестоко прошлись по его судьбе, оставив в душе неизлечимые раны, а на лице грубые борозды. Парень был суров и немногословен, смотрел исподлобья. На расспросы отвечал кратко и грубо — мол мне нечего рассказывать. Только и помнит, как в четыре утра прыгали в кальсонах со второго этажа казармы. А потом был немецкий плен.

Чернокрылая, злая, жестокая фашистская гадина не разрушила души сирот Аклеевых. Выжили. Встали на ноги, прожили долгую и достойную жизнь, дождались внуков и правнуков.

В центре хутора Базовый стоит стела в память о погибших хуторянах в годы войны. В списке 60 человек.

Первые фамилии в этом скорбном списке — Аклеев И.Н., 1899 года рождения (мой дедушка) и Аклеев И.И., 1921 года рождения (мой дядя).

Мы должны помнить о них. Забыть — значит предать!

Валентина Сопильняк,

ведущий экономист планово-экономического отдела

ПФ «Мосгазгеофизика» ООО «Газпром недра»